Иван Арамилев

В декабре падают глубокие снега, охота с гончей невозможна. Я начинаю тропить зайцев без собаки.

Любо выйти на лыжах в зимний лес. Сосны и ели стоят в белых шапках, грустные и важные, словно задумались о чем-то. Даже веткой помахать не могут: все придавило снегом, сковано льдом.

После свежей пороши удивительно как чисто и бело кругом! Над лесом нехотя плывет оранжевое, негреющее солнце. Снег до того сверкает, что приходится надевать очки-консервы. У меня консервы матово-желтого стекла. Идешь в них, и все – деревья и небо – в зыбком желтоватом тумане, а снег похож на расплавленный металл.

Я шел с охоты в отличном настроении. Погода была хорошая, дичи много, собака порадовала отменной работой.

Близ деревни, в редком и мелком лесу, где пасется скот, я услышал громкие крики пастухов и, смутно угадывая причины тревоги, поспешил на помощь.

Я опоздал. Волки утащили двух овец. Пастухи возбужденно обсуждали происшествие. Стадо сбилось в кучу. Испуганно блеяли ярочки, барашки. Коровы и телята еще тряслись от пережитого страха.

Я прибыл весною на знаменитое озеро Чаны, в Барабинской степи, с профилями охотиться на гусей. Колхозный рыбак Тимофей Маланов, у которого я остановился пожить, осмотрел мои профиля, искусно сделанные московскими мастерами, улыбнулся и сказал:

– Хороши. А все ж таки фанера – мертвая вещь. С Агашкой лучше.

– С какой это Агашкой? – заинтересовался я, полагая наивно, что речь идет о шустрой деревенской девчонке, помогающей охотникам.

В моем ягдташе было два глухаря, у Савелия, моего проводника и спутника, – три. Мы удачно поохотились в это утро на току.

Солнце еще не вышло из-за гор, край неба на востоке нежно алел, и белый парок поднимался над низиной. От косматых елок поползли тени.

Горихвостки, пеночки, щеглы встречали весеннее утро радостным шумом и свистом. На болоте курлыкали журавли. Они только что прилетели с юга и оповещали об этом всех лесных жителей.

Ту осень я жил в дальневосточном колхозе «Свет коммунизма». В деревне намечалась веселая комсомольская свадьба. Отец невесты давно умер, и меня пригласили быть посаженым отцом.

Я, как человек не искушенный в свадебных тонкостях, спросил, какие же обязанности налагает эта традиционная роль. Ответили, что ничего особенного: просто я должен сидеть за столом против жениха с невестой и радоваться, но при этом деликатно намекнули: не худо бы достать на свадебный пир кабарожьего мяса. Всего было вдоволь заготовлено, не хватало на ужин кабарги.