Иван Арамилев

Сибирские весны капризны. Накануне было теплым-тепло, а ночью хватил мороз. Большое озеро Чаны покрылось голубым ледком. Всего неприятнее было то, что мой походный барометр предвещал дальнейшее понижение температуры.

Утром я занял свое место в шалаше на одном из островков озера.

Взошло солнце. Майский день разгорался. Молодой ледок весело искрился, а на душе было тоскливо. Такая невыносимая для охотника тишина!

Вчера птицы летели стаями. Одни садились отдохнуть и покормиться, чтоб лететь потом к дальним северным широтам, другие облюбовывали тут место для гнездовья, и все это возбужденное племя крылатых шумело, свистело, крякало на сотни голосов.

Теперь, напуганные заморозком, гости снова повернули на юг. Даже ястребы – их-то всегда было множество! – не маячили в пустом небе.

Стрелять было некого. Я собирался покинуть скрадок и заняться подледным ловом рыбы, когда в стороне раздалось лебединое «клу-кли-кли». Летела огромная стая лебедей. Как белые облачка, птицы плыли над желтой полосой камыша, тревожно покрикивали. Невдалеке от скрадка они опустились.

Я был до крайности удивлен. Все покинули озеро, а лебеди остались. Чудаки! На что же надеются?

Птицы ходили по льду, оживленно перекликались. Может, разговаривали о том, насколько прочен весенний лед, надолго ли завернули майские холода и что им, лебедям, теперь делать, если негде добывать корм и плавать...

Вдруг старый лебедь-самец приподнялся, будто для взлёта, и ударил грудью в зеркальную гладь. Стремительный, сильный удар!

Лед чуть прогнулся, но выдержал. Птица ударила еще и еще. С упорной настойчивостью она била в одно и то же место. Другие птицы стояли и смотрели, как вожак пытается сокрушить ледовую броню.

Наконец лед хрустнул. Взметнулись под солнцем светлые брызги. Образовалась крохотная полынья. Лебедь продолжал бить по кромке, и полынья понемногу расширялась. На по-мошь старому лебедю пришла одна птица, другая. Скоро вся стая начала дружно ломать лед!

Раньше я считал лебедя изнеженной, декоративной птицей. В устных рассказах и литературе его заштамповали, сделали почти банальным художники, музыканты, поэты и особенно детские писатели.

Все перевернулось во мне. Я видел птиц-работников! Теперь образ лебедя в моем представлении как-то удивительно сливался с прекрасным образом моей страны, чистой и гордой, где все трудятся, никто не боится тяжелой работы, где общими силами покоряют, переделывают природу, чтобы всем лучше жилось.

В полынье то и дело раздавался гортанный клик: «Клу-кли-кли!» Вероятно, это означало: «Давай, братцы, давай! Наша берет!»

Полынья достигла размеров небольшого озерца. И, словно по команде, лебеди кончили работу. Они важно плавали меж кусков битого льда, окунали головы в синюю чанскую воду. «Клу-кли-кли!» – звенели десятки голосов. И такая радость была в этих кликах – радость победы! Сорок метров отделяло меня от лебедей. Оба ствола моего садочного ружья были заряжены крупной дробью. Какой блестящий дуплет можно было сделать! Но... у кого поднимется рука?

Чтоб не вспугнуть счастливых птиц, я осторожно вылез из скрадка, повесил ружье на ремень и зашагал к становью.

Пусто было в ягдташе, но я шел обогащенный тем, что увидел, пережил в это утро на Чанах, и мне казалось – я уношу с собою самую редкую добычу за всю мою охотничью жизнь.